Кубики - Страница 27

Липатовы бледны и сварливы. Все трое ощущают недомогание, жалуются на боль в желудке и голове. Над тестем вообще кружат медленные зеленые мухи.

— Наверное, мы раками отравились, — говорит теща. Она стала вся землистого цвета и голову обвязала полотенцем.

— Где был? — сварливо спрашивает Малышева жена.

— В церковь ездил, — смело признается Малышев.

Тесть недовольно бурчит с дивана:

— Дожили! Раньше в космос летали, теперь по церквям ходим. Посносить эти церкви надо! Там учат колдовать или ставить свечи живым за упокой!

В эту ночь Малышев вешает над кроватью иконку Спаса, пришпилив ее к деревянной стене булавкой, зажигает в комнате свечки и читает из молитвенника все подряд, лишь бы читать. После каждого его «аминя» за окном каркает ворон.

От молитв Малышеву становится хуже. Живот ходит волнами, появляется какое-то ускорение в глазах, из желудка в горло поднимается ком, колет в легких, словно внутри оторвалась кость. Малышев отрыгивает длинный ноготь. Малышев пытается молиться, но из него начинает идти хриплый голос. Малышев, к примеру, читает:

— Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, — а голос говорит:

— Не веруй, не веруй!

Малышев говорит:

— Аминь, — а голос возражает:

— Не аминь! Не аминь!

Малышев крадется к мотоциклу. Там он берет в коляске канистру и отпивает чуть свяченого бензину. Голос замолкает.

Утром Малышев видит, что иконка полиняла, а глаза Спаса налились кровью. Малышев хочет поправить иконку, вытаскивает булавку и видит, что она вся ржавая, будто год пролежала в земле, а ведь вчера еще была как новая.

Из соседней комнаты зовет Липатов. Малышев, пристроив за поясом нож, идет к тестю.

Липатов очень встревожен. Он вышагивает по комнате и рассуждает, что надо сходить в лес по дрова. В прихожей стоит теща и крестится на зеркало. Малышев понимает: Липатовы решили раньше времени забрать у него глаза, — и выхватывает нож. Тесть напряженно говорит:

— Если ты меня тронешь, наши с тобой рассчитаются...

Малышев вонзает нож тестю в живот. Тесть падает, но не умирает. Он только ругается матом. На Малышева сзади набрасывается теща. Малышев тычет за спину ножом, удар идет вскользь, по руке, теща сразу валится, но Малышев для надежности колет ее с десяток раз, теща тоже цепенеет и ругается. Заходит жена Марина. Увидев Малышева с ножом, она визжит, сразу превращается в собаку и бросается прочь. Ее лапы издают железный цокот, словно бежит не животное, а женщина на каблуках. Малышев понимает, что жена улизнула. Тесть и теща лежат и матерятся: «Малышев, еб твою мать!», и угрожают: «Все равно глаза заберем!».

Малышев окатывает говорящие трупы бензином и сваливает в подпол. Потом он берет канистру, поливает в доме, поджигает и выходит во двор. Утробно кричат мертвые тесть с тещей: — Помогите! Пожар! — их пронзительные голоса сзывают окрестных ведьмаков на выручку.

Малышев кидается к сараю, где стоит охотничье ружье:

— Я вам покажу, как глаза воровать! — бормочет Малышев, набивая карманы патронами.

На зов мертвых Липатовых со всех сторон бежит нечисть с ведрами. У мужиков лица, как у тестя, а все бабы похожи на тещу.

Зарезанный тесть, чувствуя подмогу, призывно кричит из подпола:

— Тушите нас, тушите!

— Помогите! — вторит ему теща. — Мы в подполе! Сгораем!

Через калитку на Малышева выбегает колдун с ведром. Он плещет в лицо Малышеву, думая, что у того глаза из сажи. Малышев смеется: «У меня пока еще свои глаза, сволочь!» — и стреляет. Картечь отшвыривает колдуна. Второй ведьмак, увидев результат выстрела, бросает ведра и с воплями бежит прочь. Малышев тратит второй дробовый патрон, на спине ведьмака выступает кровь, он падает. Малышев подходит к лежащему на земле, переворачивает и видит, как у того меняется лицо с липатовского на собственное. Это сосед Липатова, татарин Габаев. Он громко просит:

— Андрюха, детей пожалей!

— Детей пожалею, — отвечает Малышев и бьет Габаева ножом, чтобы надежно обездвижить.

Уже полчаса Малышев держит оборону. Дом вовсю полыхает. Ведьмаки оробели и боятся соваться на выстрелы. Из подпола уже не слыхать Липатовых — сгорели.

Нечисть прячется за кустами. Малышев изредка палит на бегающие голоса. Он видит, как подъехала желтая с голубым машина, вылезает участковый с пистолетом в руке.

— Милиция, не подходи, ради Бога! — кричит Малышев. — Уезжай!

— Брось ружье, Малышев! — орет участковый. — Не стреляй!

Он приближается, Малышев на всякий случай переспрашивает: — Ты кто?

— Раб Липатова! — скалится участковый.

— Тогда умри! — Малышев нажимает на спусковой крючок. Ружье грохает, милиционер падает лицом вперед, и Малышев закрепляет нечисть ножом. Подкатила «скорая помощь» и еще две милицейских машины.

Малышев палит дуплетом по «скорой», спрашивает:

— Я кого-нибудь убил?

— Нет, ранил! — отзывается мертвый милиционер. — Гад! Липатовых пожег!

У Малышева в стволах заклинивают отстрелянные гильзы. Пока Малышев выковыривает их, сзади подкрадываются милиционеры. Малышев загоняет в стволы патроны, но выстрелить не успевает. Его валят с ног, отнимают ружье и в ярости лупят сапогами по голове. Малышев слышит голоса:

— Хватит, хватит! Глаза повредите!

К лицу Малышева тянутся цепкие руки, и свет навсегда меркнет.

* * *

Нас в семье двое детей, я и сестра моя Вероника. У сестры в классе училась Марина Липатова, она с Вероникой за одной партой сидела. Их, Липатовых, было пятеро: отец с матерью, Марина и двое ее братьев, но братья, они были старше меня на пять и семь лет, и я с ними не дружил. Мы между собой были просто знакомы, как и с Мариной. В Пресненском школы не было, они ездили в нашу восьмилетку. Вообще с Липатовыми мало кто дружил. Марина была младше меня на три года и меня знала как брата ее одноклассницы. В школе я Марину не замечал, и до армии тоже, она еще маленькая была, а я считался самым видным и у нас в поселке, и в Пресненском. На меня многие хорошие девушки заглядывались. Но я ни с одной серьезно не встречался. Вероника мне говорила, что я очень нравлюсь Марине, а я лишь смеялся — мало ли кому я нравлюсь. Отслужил я армию, вернулся и на танцах увидел Марину — ей восемнадцать лет исполнилось. И что-то со мной произошло. Я словно ее заново разглядел. Мы с ней разок потанцевали, и она мне очень понравилась. Я к ним пару раз в Пресненское заехал. Снова с ней на танцы сходил в наш клуб и прямо только о ней стал думать и говорить. Мне мои родители сказали, чтобы я с Липатовской дочкой не путался, это плохая семья, они ворожат, но я сказал, что мне Марина нравится и я буду делать так, как считаю нужным. И чем больше отговаривали родители, тем сильнее к ней тянуло. Я прямо среди ночи поднимался, садился на мопед и ехал в Пресненское увидеть ее. Я сказал Марине, что хочу на ней жениться. Она согласилась и засмеялась. Когда у нас в поселке узнали, что я женюсь на Липатовой, меня осуждали. А я злился и говорил, что у нас с Мариной все будет хорошо. Мои родители были очень против, что мы поженились. Я с ними из-за Марины поссорился и переехал жить к Липатовым. На работу устроился на вагоноремонтный завод. Мне предложили комнату в малосемейном общежитии. Я сказал Марине, что мы в город переезжаем. Она сразу не захотела, и ее родители возражали, так что я какое-то время ездил в город на мопеде. И еще я поступил в строительный техникум на вечернее отделение. Днем работал, вечером учился, потому что решил поступить в институт на инженера. Мне было трудно всякий раз из поселка добираться. И я настоял, чтобы Марина ко мне переехала. И вот когда мы в городе жить начали, я стал по-другому на нее смотреть, слово бы прозревать. И то, чему раньше я не придавал значения: как она ко мне относится, ругается на меня, что я лишь работаю и учусь и ей внимания не уделяю, — все это я отмечал и задумывался, как же меня угораздило сойтись с такой женщиной, которая меня не понимает. И я обратил внимание еще: только мы сильно поругаемся, на следующий день приезжает тесть или теща и еду привозит. Я домой приду, покушаю, и вроде опять все нормально, я люблю Марину и готов с ней жить и терпеть ее. Но в целом жили мы плохо, через день точно собаки грызлись, и так на протяжении года. Я даже думал, как с такой женой детей заводить? Все силы свои направлял на зарабатыван